Без всяких консультаций с кем бы то ни было У Тан согласился выполнить запрос правительства Египта.
Это в высшей степени драматическое решение было принято с неслыханной, поистине космической скоростью - ответ был доставлен египетскому правительству через 75 минут после получения его просьбы.
Абба Эбан, министр иностранных дел Израиля в тот период, в своих мемуарах выражает полное изумление тому, что ООН, известная своим бюрократизмом и медлительностю, оказалась способна к таким стремительным действиям.
Складывается, однако, впечатление, что удивлялся он зря - этот экспромт выглядел очень уж хорошо подготовленным.
В самом деле, попробуйте представить себе, что важный - даже чрезвычайно важный - документ должен быть прочитан, должен быть осмыслен, ответ на него должен быть сформулирован, он, наконец, должен быть отпечатан (сразу, без черновика ? ), и даже должен быть доставлен адресату - и все это за 75 минут ?
Эбан почему-то жалуется, что ни с Израилем, ни с государствами, которые поставляли свои контингенты в войска ООН на Синае, никак не проконсультировались.
С некоторыми странами совещания несомненно состоялись.
Индия, например - а также и Югославия - не только моментально выразили полное согласие на вывод своих частей, но даже и начали осуществлять этот вывод без всяких задержек, даже не получив на этот счет никаких - по крайней мере официальных - инструкций из Секретариата ООН.
Так что то, что с Израилем не посоветовались - это как раз понятно.
Вот что абсолютно непонятно - это то, что У Тан не собрал Совет Безопасности, не известил без промедления Генеральную Ассамблею, не поговорил ни с одним из послов стран, имеющих постоянное представительство в Совете Безопасности - и, кстати, имеющих там право вето.
Что еще более интересно - ни одна из этих держав не пожелала выступить с инициативой созыва сессии Совета Безопасности, на что они имели неотьемлемое право.
Действия Генерального Секретаря критиковали только США и Канада- и то частным образом.
Это обьясняли впоследствии тем, что западные страны сочувствовали Израилю, но полагали, что в Генеральной Ассамблее азиатские и африканские страны автоматически поддержат Египет - как видного члена Движения Неприсоединения.
Конфронтации же хотелось избежать.
А Совет Безопасности был блокирован Советским Союзом, который уже выразил мнение, что “… никакого кризиса нет, а в обострении обстановки виноваты израильские провокации …”.
Эбан с большой гордостью приводит свои слова из речи, произнесенной им впоследствии, в которой он остроумно сравнил действия войск ООН c "... пожарной бригадой, отозванной именно в тот момент, когда появились первые следы дыма ...".
Пожалуй, ему следовало бы скорее жаловаться не на “пожарников”, а на саму “управу муниципалитета” - но конечно, это было бы совершенно недипломатично.
17-го мая 2 египетских МиГа пролетели над территорией Израиля - с востока (из Иордании) на запад. Их полет прошел точно над израильским ядерным центром в Димоне.

Перехватить их не успели.
У Тан выразил желание посетить Каир, с целью "... ознакомиться с ситуацией на месте ...".
Почему он решил поехать туда после своего столь знаменитого, и столь же необьяснимого решения - а не до того, например - это тоже осталось необьясненным.
18-го мая египетские дипломаты посоветовали ему - видимо, в знак благодарности - отложить его визит до тех пор, пока он не получит официального приглашения.
19-го мая посол Советского Союза в Израиле посетил министра Иностранных Дел Израиля Эбана по его просьбе. Он разьяснил министру, что все дело вовсе не в движении египетских войск на Синай, а “… в политике Израиля, непрерывно и без всякой нужды обострявщей и без того непростую обстановку …”, и высказал смелое предположение, что “… мины на израильских дорогах, примыкающих к израильско-сирийской границе, на самом деле ставят агенты ЦРУ …”
Эбан пишет в своих мемуарах, что советское посольство уведомило Москву о том, что правительство Эшкола неустойчиво, не располагает должным авторитетом для ведения войны, и вообще может пасть в любую минуту.
Цена этой осведомленности была не слишком велика - 21-ого мая совершенно такая же информация появилась в израильской газете "Йедиот Ахронот", с разьяснением, что оставшиеся не у дел (после неудачных для них выборов 1966-ого года) видные деятели Рабочей Партии Шимон Перес и Моше Даян уже ведут переговоры о создании нового правительства с лидером оппозиции Менахемом Бегином.
Эшкола на посту Премьер-Министра в этом случае должен был бы сменить Бен Гурион.
Возникает, правда, вопрос - "Йедиот Ахронот" Эбан мог прочесть и без помощи советского посла, но вот откуда он знал о содержании советских телеграмм ?
Либо израильская разведка читала советскую дипломатическую переписку и даже не считала нужным это скрывать, либо - что более вероятно - посол Чувакин сказал министру еще что-то, что в протокол их разговора не заносилось. Например, он мог посоветовать правительству Израиля проявить больше уступчивости - ввиду ненадежности положения самого правительства ...
Вечером 21-го мая Премьер-Министр Эшкол выступил с речью, обращенной к нации. Речь эта была произнесена после совещания в министерстве обороны, где было принято мнение, что война, скорее всего, неизбежна. Тем не менее, Эшкол полагал, что надо сделать все возможное, чтобы ее избежать.
Он был не одинок в этом мнении - Бен Гурион полагал, что ситуация очень опасна, что помощи ниоткуда не видно, и что виноват в этом Эшкол.
Старик (Бен Гуриону исполнилось уже 81 год) был очень недоволен своим преемником. Огромная ответственность, лежащая на плечах Эшкола, усугублялась тем, что недоверие к его действиям испытывал далеко не только его ворчливый предшественник.

Толковый агроном, очень дельный администратор, прекрасно проявивший себя на посту министра финансов, Эшкол в свои 72 года не имел ни военного опыта, ни ораторского дара, ни харизмы прирожденного лидера.
Он произнес в Кнессете сдержанную, даже примирительную речь. Всеми силами он попытался как-то смягчить обстaновку.
Акабский Пролив и доступ к Эйлату даже не были упомянуты - Эшкол хотел показать, что сама мысль о действиях Египта, направленных на возобновление блокады, так "… немыслима …", что даже не приходит ему в голову.
22-го мая , в тот момент, когда У Тан, получивший наконец приглашение посетить Насера, должен был приземлиться в его столице, Радио Каира обьявило о закрытии Акабского Пролива - “… для всех судов, направляющихся в израильский порт Эйлат …”.
Обьявление блокады морского порта любой страны, согласно всем законам и прецедентам международного права, являлось актом войны.

2. Ожидания, колебания, совещания и назначения.
23-его мая в министерстве обороны Израиля состоялось экстренное совещание, проходившее в расширенном составе. В нем участвовали все министры, представители всех партий, входивших в правительственную коалицию, высшие чины армии и военной разведки, а также представители оппозиции.
От недавнего оптимизма не осталось и следа.
Глава Египта, Президент Гамаль Абдель Насер, последовал примеру Эшкола. Не в пример израильскому Премьеру, Президент Египта был блестящим оратором. Он произнес чрезвычайно впечатляющую речь, в которой, в частности, он сказал следующее:
“ … мы находимся в конфронтации с Израилем. Однако сейчас не 1956-ой год, когда Франция и Великобритания были на его стороне. Сейчас Израиль не поддержан ни одной европейской страной. В этот раз мы встретимся с Израилем лицом к лицу. Евреи угрожают нам войной. Я отвечаю им - "Ахлан ва-сахлан" - "Добро пожаловать" ..."
Абба Эбан в своей книге "Свидетель и очевидец" (“Personal Witness”) сообщает, что на совещании было принято единодушное решение - срочно отправить его за границу, для консультаций, чтобы “… искать поддержку международного сообщества в неожиданно разразившемся кризисе …”.
Его сообщение нуждается в попутном замечании - была большая вероятность, что вместо него с этой важной миссией будет отправлен другой эмиссар.
Этот опытнейший дипломат, чрезвычайно образованный и очень остроумный человек, полиглот с тройной золотой медалью Кэмбриджа (он очень гордится этим отличием в своей автобиографии) не имел в своей стране и тени того влияния и авторитета, на которые он полагал себя вправе рассчитывать.
Даже Эшкол, который назначил его министром иностранных дел Израиля и заместителем Премьер-Министра, полагал, что его зам "... всегда готов заменить трудное решение блестящей речью ...", и определял Эбана - на своем родном идишe, на котором до конца жизни предпочитал говорить в частном кругу - как "дер гелернер наар", что можно приблизительно перевести как "очень ученый дурак".
Эбан знал о такой своей репутации и она его несказанно обижала.
Он боролся с ней как мог - например, приводил очень лестные отзывы из американской прессы о своем красноречии, в которых стиль его речей сравнивали со стилем Де Голля и Черчилля.
Простая мысль - что есть очевидная разница между признанными лидерaми, обладающими, вдобавок к своему огромному авторитету еще и ораторским даром, и человекoм, наделенным этим даром, так сказать , в сугубо чистом виде, без всяких дополнительных примесей - почему-то эта мысль не приходила ему в голову.

Как бы то ни было - 25-ого мая Эбан улетел. Путь его лежал сначала в Париж, потом в Лондон, и наконец в самую важную из западных столиц - в Вашингтон. В 1957-ом Франция обещала поддержку Израиля в случае повторной блокады Эйлата, а Англия и США в этом же году сделали заявления,сводящиеся к тому, что “… Акабский Пролив является международными водами …”.
Что означало, что этот райoн - не территориальные воды Египта. Следовательно, они не могут быть перекрыты Египтoм без нарушения международного права.
Эбан очень надеялся, что Англия и США усмотрят в такого рода действиях ущемление их собственных интересов - обе державы были сильно заинтересованы в поддeржании принципa свободы судоходства.
На поддержку Франции он больших надежд не питал - отношения с ней сильно охладились. Война в Алжире окончилась, нужда Франции в израильской дружбе сильно уменьшилась, теперь Де Голль искал сближения с арабским миром.
Последнее время на срочные телеграммы из Израиля французкий МИД просто не отвечал.
26-ого мая президент Египта выступил с очередной речью, обращенной к Пан-Арабской Федерации Профсоюзов.
Он повторил свои предыдущие слова о том, что “… теперь не 1956-ой год, когда мы воевали не с Израилем, а с Англией и Францией ...”.
И добавил нечто новое - " ... если война разразится, она будет тотальной и ее целью будет уничтожение Израиля ...".
Он назвал также Соединенные Штаты "... главным врагом ...", а Англию "... американским лакеем ...".
27-ого мая Эбан вернулся домой. Результаты его поездки были неутешительны - хотя сам он, вопреки всякой очевидности, интерпретировал их очень положительно.
На все его доводы, что "... в 1957-ом вы нам обещали ..." во всех трех столицах ему отвечали "... да, но сейчас 1967-ой ...".
Разница была в оттенках.
Хуже всего прием был во Франции - Де Голль требовал, чтобы Израиль ни в коем случае не предпринимал "... никаких односторонних действий ...", утверждал, что “… кризис будет преодолен конференцией 4-х великих держав …’, и наконец обронил очень многозначительное замечание - " ... Франция будет против того, кто выстрелит первым ...". А так как Франция была главным поставщиком оружия в Израиль, слова эти следовало принимать очень серьезно.

Английский Премьер-Министр Гарольд Вильсон в Лондоне говорил с Эбаном более дружески, но сообщил, что его страна “… старается сочетать размеры своей ответственности с размерами своих ресурсов, поэтому в одностороннем порядке ничего предпринимать не будет …”.
Президент США Джонсон был не столь прямолинеен - в манере, которая составила бы честь дельфийскому оракулу, он говорил, что "... Израиль не останется одинок, если только не захочет остаться одиноким ...".
Что это, собственно, означало ?
Во всяком случае, в каких-либо конкретных шагах, направленных на помощь Израилю - например, в ускорении поставок ранее обещанных, но задержанных самолетов "Скайхок" он отказал.
Правда, американцы обещали “… рассмотреть вопрос об организации международной армады, которая под защитой американских военных судов прошла бы Акабским Проливом …” - это предприятие должно было называться "Регата", и именно это обещание и послужило основанием оптимистического отчета Эбана своему правительству.
27-ого мая У Тан, вернувшись из Египта, предcтавил доклад Совету Безопасности ООН о положении на Ближнем Востоке.
Он сказал, что “ … как президент Египта Насер, так и министр иностранных дел д-р Махмуд Риад заверили его, что Египет не предпримет наступательных действий против Израиля, а главной целью является восстановление положения, которое существовало до 1956-ого года …”.
Произнесенную накануне тем же Насером речь - “ … о тотальной войне, целью которой будет уничтожение Израиля …” - Генеральный Секретарь ООН не заметил - возможно, по причине вполне понятной у столь занятого человека рассеянности.
Однако речь эта произвела совершенно иное впечатление и в Израиле, и в арабских странах - и там, и там ее восприняли совершенно серьезно.
По Каиру и Дамаску шли ликующие демонстрации - огромные толпы народа несли плакаты, выражающие восторженную поддержку своих правительств. Газеты выходили с огромными заголовками "Конец Израилю !", и с рисунками, на которых изображался горящий Тель Авив с залитыми кровью улицами и с грудами черепов в качестве переднего фона.

В Израиле, как легко догадаться, настроение было обратным. Новорожденный Израиль был создан людьми, уцелевшими после крематориев и расстрельных рвов Катастрофы, в которoй исчезло 6-и миллионное еврейское население Европы.
Так что невмешательство наблюдающего за развитием конфликта мира задевало самые больные воспоминания - рассчитывать на “… справедливых мира сего …” было нечего.
Действия же собственного правительства доверия публике не внушали.
Последнeй соломинкой в этом смысле стало выступление Эшкола 28-ого мая. Он приехал на радио сразу после бессонной ночи, проведеной на совещании в министрестве обороны, текст читал прямо с черновика, в результате говорил скомканно и невнятно. В довершение всего он сбился, никак не мог найти потерянную строчку, и - в открытом эфире - попросил своего помощника показать ему нужное место.
30-ого мая стало известно, что американский проект создания международной флотилии, которая под защитой американского флота пройдет Акабским Проливом, не может быть реализован.
Ни одно из 80 государств, которым участие в этом предприятии предлагалось, к нему не присоединилось.
Египет довел до сведения США, что по кораблям, пытающимся нарушить территориальные воды Египта, будут стрелять. Следовательно, попытка провести корабли через блокаду вела бы к возможной войне, на ведение которой не было ни готовых ресурсов, ни политической воли.
В этот же день в Каир прилетел неожиданный гость - король Иордании Хуссейн. Приняли его по-братски, с распростертыми обьятиями, , хотя буквально за пару дней до визита Радио Каира называло короля не иначе как "... хашемитской шлюхой ...".
Король Хуссейн пришел к выводу, что война неизбежна, что его политическая позиция, сформулированная как "... сидеть на заборе и ждать исхода событий ..." больше не обеспечивает безопасность ни его страны, ни ему лично, и что надо спешить присоединиться к победителю.
Был немедленно заключен договор о дружбе и взаимопомощи, иорданскaя армия отдана под командование египетского генерала, а Ахмед Шукейри - глава палестинской политической организации, находящейся под контролем египетского правительства, заклятый враг короля Хуссейна - вылетел в Амман вместе с королем в качестве посланца доброй воли.

Нечего и говорить, что свои радикальные анти-иорданские взгляды он с молниеносной скоростью изменил.
Для Израиля это было огромным событием. Война на три фронта становилась совершенно осязаемой реальностью. Общественное мнение пришло к выводу, что “… надо что-то делать, и немедленно…”.
Несколько перефразируя Ленина, можно сказать, что в условиях израильской “ … суматошной демократии …” - где в парламенте представлено десяток, а то и два партий, a ЦК этих партий насчитывают сотни, а то и тысячи членов - общественное мнение становится материальной силой.
Вечером 1-ого июня на пост министра обороны Израиля был назначен Моше Даян.
Даян был человек в Израиле известный, говорили про него разное.
Например, утверждалось, что он хвастун, враль, позер и примадонна. Его считали неисправимым юбочником – и это утверждение делалось с полными на то основаниями.
А еще он считался истинным автором победы в войне 1956-ого года.
В том, что вот именно он - в отличие от Эшкола - будет готов действовать решитeльно - это у израильской публики не вызывало никакого сомнения. Назначение этого человека говорило о том, что периоду колебаний пришел конец.
Абба Эбан пишет в своей книге "Свидетель и Очевидец", что он, Эбан, позвонил 1-ого июня начальнику Генерального Штаба Израиля генералу Рабину и его заместителю, начальнику службы военной разведки генералу Яриву, и сообщил им, что - по его мнению - "... можно начинать ...".
Он утверждает, что как оба генерала, так и Премьер-Министр Эшкол “… выразили глубокое облегчение …” по этому поводу.
Не ручаясь за генералов, скажем, что для постороннего наблюдателя слова Эбанa звучат несколько комично - он выглядит человеком, который с очень важным видом дает разрешение на отправление поезду, который уже пошел.
Дипломатия кончилась, дальше должна была высказаться армия.

3. Как построить армию при отсутствии всего, кроме крайней необходимости ее иметь ...

Основы структур израильской армии были заложены под руководством генерала Игала Ядина. В возрасте 32-х лет он оставил свою карьеру ученого-археолога и возглавил Генеральный Штаб израильской армии в Войне за Независимость.
Назначение это он получил не зря - храбрых молодых командиров в новорожденной израильской армии было немало, но Ядина выделял блестящий интеллект и огромные способности организатора.
После окончания войны Генеральный Штаб занялся разработкой структуры будущей регулярной армии. Формы ее построения разрабатывал сам Ядин, приняв британскую модель за основу. В системе подготовки и мобилизации резервов немало было взято из опыта швейцарцев.
Разработка же способа использования армии – доктринa действий - была поручена комитету под председательством полковника Хаима Ласкова.
Доктрина исходила из невеселых геополитических реальностей.
1.Израиль уступает соседям по населению и в предвидимом будущем всегда будет вынужден вести войну против численно превосходящего противника.
2.Спор с соседями не состоит в несогласии по поводу границ, а в неприятии самого факта существования Израиля. Противники Израиля будут вести войну против него на уничтожение.
3.Учитывая географические реальности, а также перевес противника в числе и в материале, Израиль в случае войны не может рассчитывать на победу посредством уничтожения врага. Реальной целью должно быть нанесение такого ущерба его вооруженным силам, которое вывело бы их из строя на максимально долгое время.
4.Малая территория, очень изрезанные границы и близость населенных центров к линии фронтов лишает Израиль всякой стратегической глубины. В самой узкой зоне расстояние от границы до моря составляет всего 14 км. Никаких естественных барьеров для обороны не существует.
5.Израиль не может вести долгую войну. Война делает необходимой мобилизацию такого огромного процента населения, что экономика через несколько недель просто перестанет функционировать.
Единственным плюсом в этой мрачной картине являлось " ... наличиe внутренних операционных линий ..." .
В переводе с профессионального военного жаргона на общечеловеческий язык это означало, что центральное положение страны давало возможность наносить удары по врагам по очереди - если действовать быстро.
Прямым следствием 5-и базовых положений являлась необходимость в построении такой армии, которая могла бы переключаться с одного фронта на другой с максимально высокой скоростью и наносить противнику максимальный ущерб в минимальное время.
Ничего даже отдаленно похожего израильская армия в 1949-ом году - и в несколько последующих лет - делать не умела.

После демобилизации 1949 года девять из двенадцати имеющихся бригад были переведены в резерв, a в строю оставили только три - две пехотные, "Голани" и "Гивати" - и одну так называемую “бронетанковую” - 7-ую, состоявшую из одного танкового батальона и двух мотопехотных, посаженных на старенькие полугусеничные полутраки. Была еще разведкa на джипах с пулеметами.
Первая рота танкoвого батальона состояла из "Шерманов", которыми она очень гордилась, потому что на них стояли хоть и старые, но зато одинаковые двигатели.
И пушки тоже были одинаковые. Правда, они совершенно не годились для борьбы с другими танками. Это были 75-мм крупповские гаубицы времен Первой Мировой Войны, списанные в Швейцарии как утиль, и найденные неким израильским закупщиком оружия, обладавшим орлиным взором. Дело в том, что к пушкам этим имелись снаряды.
Вторая рота не могла похвастаться подобной эффективностью. Ее вооружение тоже составляли "Шерманы", но зато они могли бы составить музей - на роту приходилось 5 разных типов танкa, которые отличались и трансмиссией, и двигателями, и пушками. Общим было только то, что к двигателям было очень мало запасных частей, а к пушкам - очень мало снарядов.
К одному из танков - английской модификации под названием "Firefly" - снарядов не было вообще.
Третья и четвертая рота имели только личный состав. Танков в них не было - роты были созданы, так сказать, авансом, с расчетом на будущее.
Еще хуже дело было с экпертизой. Ни опытных танкистов, ни инструкторов не было. Бывший английский унтер-офицер Десмонд Рутледж был назначен Главным Инструктором Танковой Школы, в чинe майора - на библейском иврите чин этот назывался "старший сотник".
Помимо некоторого опыта, он располaгал неоценимым достоинством - он был единственным, кто мог свободно читать написанные по-английски брошюрки по техобслуживанию "Шермана".
Прочиe инструкторы не то что английские печатные материалы не понимали - они с трудом обьяснялись друг с другом, потому что далеко не все из них говорили на иврите, а все больше на русском или на чешском.
Однако все это были очень неглупые люди, и они хотели учится. Поскольку решительно все - и технику, и тактику, и методы стрельбы - им надо было изучать с нуля, они наделали много ошибок, но зато материал был усвоен прочно.